«Татешки сказали: веди себя как психбольная». Как сирота 16 лет бесплатно работала на работников интерната и их родню

Ботагоз – сирота. Мать родила ее в 18 лет и, чтобы не обременять себя лишними заботами, оставила девочку в доме малютки. Персоналу приюта девушка пообещала забрать ребенка через некоторое время, но так и не вернулась. Так для малышки началась пора скитаний. По достижении трех лет Ботагоз перевели в Уштобинский детский дом Алматинской области, где она находилась до четвертого класса. Затем сироту отправили в Жаркентский детский дом. Здесь она жила до девятого класса.

Девочка росла тихой и стеснительной. Из-за этой особенности характера ее жизнь в одночасье изменилась. В четвертом классе, как и все воспитанники детского дома, она проходила психолого-медико-педагогическую комиссию. Когда подошла очередь Ботагоз, члены комиссии задали ей один-единственный вопрос: «Чем отличается вертолет от самолета?». Она знала ответ, но постеснялась ответить. В результате ей поставили диагноз умственная отсталость.

Слава Аллаху меня не положили в психбольницу, я, как и все дети в детдомах, этого боялась, – делится Ботагоз. – Когда я выросла, меня снова отправили на медкомиссию, и татешки мне сказали, что меня будут осматривать психиатры и я должна себя вести как психбольная. Мне задавали вопросы типа: «Хочешь выйти замуж?», «О чем мечтаешь?», «Нужна тебе пенсия?». Я ответила, что мечтаю о семье. Я действительно хочу создать семью, родить детишек и быть хорошей женой и матерью. Во время комиссии татешки перебивали меня, говорили врачам: «Не слушайте ее, у нее с головой не в порядке. Она ничего не соображает!». После этой комиссии меня лишили дееспособности как якобы психически больную, это означало, что я никогда не выйду замуж, у меня никогда не будет прав, все и всегда за меня будет решать опекун, которым назначили директора интерната.

Поставленный диагноз закрывал перед Ботагоз все дороги, кроме одной – в психоневрологический интернат, где она должна была провести всю оставшуюся жизнь. Но в 16 лет девушку забрали из госучреждения и пристроили на работу. Сначала в одну семью, затем во вторую, третью… За 16 лет Ботагоз сменила пятерых хозяев, у которых работала, получая за труды только кров и еду.

Я выполняла любую работу, которую мне давали: занималась уборкой, работала нянечкой, – вспоминает собеседница. – Приходилось поднимать тяжелые мешки. Ни в одной из пяти семей, на которых я работала, денег мне не платили. Условия проживания были разные – иногда мне выделяли отдельную комнату, а иногда укладывали спать на полу.

Ботагоз вспоминает, что сначала работала у родственника одной из воспитательниц интерната. Три года она присматривала за маленькими детьми. Потом девушка отказалась работать бесплатно. В наказание ее тут же вернули в интернат. Правда, в тот же день директор учреждения нашла ей другую работу. Ботагоз пришлось делать ремонт в доме руководителя, а затем на нее взвалили домашнюю работу. Так прошло еще пять лет, в течение которых она по-прежнему трудилась бесплатно.

Затем девушку взяла к себе на работу другая сотрудница госучреждения.

Она была брезгливой, относилась ко мне как к собаке, – говорит Ботагоз. – Ела я на улице, ночевать уходила в интернат. Позже в учреждении появился новый директор, который отдал меня на работу другому человеку.

Тяжелее всего Ботагоз пришлось в последней семье. Ее главой была состоятельная женщина, которая ездила на Porsche, но не гнушалась тратить накопленную девушкой пенсию (около 900 тысяч тенге). Ее сын поднимал на работницу руку, но полиция, в которую обратилась Ботагоз, не приняла заявление, сочтя ее сумасшедшей.

Сын этой женщины избивал меня, – с ужасом вспоминает Ботагоз. – Говорил, если я не буду слушаться, то меня отправят туда, откуда пришла. Мать позволяла ему это делать. Мне было обидно. Почти год я на нее работала, делая ремонт в детском саду, который она открывала в Жаркенте. Я поднимала тяжести и не жаловалась, ночами шила постельное белье, присматривала за ребенком с ДЦП. Так тяжело, как в этой семье, мне никогда не было. Вставала я в шесть утра, работала до ночи. Свободного времени у меня почти не было.

Ботагоз мечтала вырваться из замкнутого круга и обрести свободу. Было у девушки и другое сокровенное желание. Никто из родственников никогда не искал девушку, возможно, даже не зная о ее существовании. Поэтому она сама решила найти маму, обратилась к авторам передач «Бармасын бауырым» и «Жди меня». Но мама так и не откликнулась. Зато с девушкой связалась волонтер программы «Жди меня» Айман. История Ботагоз ее тронула, именно она помогла пленнице изменить жизнь и восстановить документы.

Перестав нуждаться в услугах Ботагоз, бизнес-леди привезла ее в психоневрологический интернат в Иссыке. Но девушку туда не взяли из-за оформленного кредита и отсутствия документов, застрявших между интернатами.

Мы воспользовались этой ситуацией, чтобы Айман оформила на себя опекунство, – поясняет исполнительный директор общественного фонда «Коргау HR» Алия Абдинова. – От ее имени наш юрист Тамара Симахина подала иск в суд на признание Ботагоз дееспособной.

Места злоключения

По словам Тамары Симахиной, диагноз, поставленный психиатрами, означал, что каждые два года Ботагоз необходимо было проходить врачебно-трудовую экспертную комиссию (ВТЭК). Врачи оценивают состояние человека и принимают решение: сохранить ему поставленную группу инвалидности или изменить. До 2016 года каждые два года ВТЭК подтверждала, что психическое здоровье Ботагоз соответствует диагнозу, а это вторая группа инвалидности. В 2016-м комиссия приняла решение, что эта группа инвалидности будет присвоена ей пожизненно.

В 2002 году прошла очередная комиссия ВТЭК, на которой психиатры сделали заключение, что Ботагоз не способна отвечать за свои действия и жить самостоятельно, – поясняет Тамара Симахина. – На основании этого заключения интернат обратился в Панфиловский районный суд с заявлением, чтобы признать ее недееспособной. 21 апреля 2002 года Панфиловский районный суд Алматинской области лишил Ботагоз, которой на тот момент было 16 лет, дееспособности. Сама девушка узнала об этом лишь в 2017-м, то есть спустя 15 лет, после адвокатского запроса. На судебном заседании в 2002 году она не присутствовала. К сожалению, законодательство до 2015 года позволяло в отсутствие человека вынести решение о его недееспособности. Это простая процедура, и решение суда полностью зависит от заключения психиатров.

С 2002 по 2016 год официальным опекуном Ботагоз был психоневрологический интернат. По словам Тамары Симахиной, согласно закону, когда постояльцев интерната признают недееспособными, опекуном становится учреждение в лице директора. Даже если родители, родственники или другие люди хотят установить опекунство над признанным недееспособным человеком, находящимся в стенах специализированного заведения, они не имеют права этого сделать.

Эта норма законодательства ограничивает возможность людей получить другого опекуна, – говорит юрист. – Люди в интернате полностью изолированы от общества. Они находятся целиком во власти работников интерната, и их судьба зависит от их порядочности. Но, даже если у человека есть психиатрический диагноз, это не означает, что он сумасшедший или не способен отвечать за свои действия.

По словам Тамары Симахиной, люди, оказавшиеся под опекой интерната, полностью отрезаны от внешнего мира. Они не знают, как заявить о нарушении своих прав. Их жизнь всецело зависит от руководства учреждения и будет зависеть от принятых им решений. Вердикт суда о недееспособности влечет за собой соответствующее отношение к человеку.

Ботагоз терпела плохое обращение и соглашалась на такие условия труда, потому что оставаться в психоневрологическом интернате хуже и страшнее, – добавляет юрист. – У нее был небольшой выбор, и она выбирала наименьшее зло. Она не знала, что была недееспособна, и не понимала, как по-другому наладить свою жизнь.

Декларация бесправия

Фонд «Коргау HR» помог Ботагоз вернуть статус дееспособной. Девушка положительно прошла психиатрическую экспертизу. Помимо заключения врачей суду были предоставлены другие доказательства ее дееспособности: документы, подтверждающие, что девушка работала в детском саду, и хорошая кредитная история. Ботагоз принимала участие в процессе и отвечала на вопросы судьи.

Интернаты получают государственное финансирование и пенсию от признанных недееспособными воспитанников, – говорит юрист. – Исходя из этого можно предположить, что работникам учреждения невыгодна социальная адаптация их подопечных. 16 лет Ботагоз работала либо на самих работников интерната, либо на их родственников. Они доверяли ей малолетних детей, что говорит об адекватности Ботагоз, и эти люди понимали это! Потом она работала нянечкой в детском саду. И за все годы работы она не получала жалованье, трудилась за еду и крышу над головой. Это незаконная эксплуатация труда, которой в первую очередь занимается руководство интерната. По словам Ботагоз, она знает еще двоих человек в этом учреждении, которые находятся в таком же положении.

По словам Тамары Симахиной, фонд намерен инициировать досудебное расследование в отношении всех людей, замешанных в деле Ботагоз.

Как отмечает специалист по связям с общественностью ОФ «Коргау HR» Гульмира Сембиева, спасти девушку удалось благодаря нескольким счастливым случайностям. И если бы в свое время психиатрическое освидетельствование было снято на видео, комиссия побоялась бы поставить ей диагноз умственная отсталость.

Панфиловский районный суд должен был убедиться в недееспособности Ботагоз, пригласив ее на судебное заседание, но это сделано не было, – добавляет Тамара Симахина. – К сожалению, в казахстанской практике 90% судебных процессов о признании недееспособности проходят в отсутствие человека. Суд основывается только на заключении психиатров. Получается, что наши судьи делегировали психиатрам право отправлять правосудие и врачи решают, будет человек дееспособным или нет. Это проблема законодательства и судебной практики.

По словам Алии Абдиновой, остается нерешенной проблема медико-социальных учреждений. Детям, которые попадают туда, повально ставят психиатрические диагнозы, которые зачастую не пересматриваются. По достижении ими совершеннолетия суд на основании психиатрической экспертизы признает воспитанников недееспособными, и в психоневрологических интернатах их используют в качестве рабсилы. На всю жизнь они закрыты в этих учреждениях, и только удачное стечение обстоятельств позволяет им выйти на свободу.

Статус недееспособности является проблемой для людей не только в стенах медико-социальных учреждений, но и вне их, – добавляет Алия Абдинова. – Он лишает людей всех прав, что противоречит Конвенции о правах инвалидов. Человек становится рабом своего опекуна и никуда не может обратиться за помощью без него.

По словам Тамары Симахиной, в Казахстане ратифицирована Конвенция о правах инвалидов, поэтому ситуация, когда человек полностью лишается гражданских прав, недопустима. Даже если он признан недееспособным, у него все равно должно оставаться право на судебную защиту. Даже несмотря на ратификацию конвенции, казахстанское законодательство не стало более демократичным.

Еще одна проблема, которую обозначила Алия Абдинова, – упрощение постановки психиатрического диагноза, прописанное в новом Кодексе о здоровье нации и системе здравоохранения. Вынести вердикт теперь могут не только психиатры, но и врачи.

При обсуждении кодекса мы отметили, что постановка психиатрических диагнозов должна быть прозрачной, для этого должна вестись аудио- и видеозапись, – говорит она. – Доступ к этим данным должен быть ограничен, но предоставляться при необходимости.

Пока же разговор пациента и психиатра происходит наедине, говорят в фонде.

Когда человека лишают дееспособности или ведется судебное разбирательство, он может отрицать, что говорил что-либо. В этом случае верят не ему, а психиатру с заключением, где поставлен диагноз. А при наличии записи диагноз можно будет опровергнуть. Мы же приняли тот факт, что камеры есть в судах, кафе, подъездах, улицах, – добавляет Гульмира Сембиева.

В интересах казахстанского общества, государства и бюджета, чтобы как можно меньше нормальных людей, особенно из числа сирот, пополняли психоневрологические интернаты, нужно их социализировать и прекратить делать из них недееспособных. Необходимо изменить судебную практику, чтобы решение выносили не психиатры, а суды, – резюмирует Тамара Симахина.

Автор: Мария ГАЛУШКО
Источник: Экспресс К